Я ОБЕЩАЛА ФАНФИК?
Я НАТАША ИЛИ НЕ НАТАША?
POV БОРИС
СЮЖЕТ: ПО ГИФКАМ
ВДОХНОВЛЯЛАСЬ: "элли на маковом поле" - прятки и чот переувлеклась
НУ ЛЮБЛЮ Я БОРЯНА. А вы что, думали? РАЗЛЮБИЛА?
ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК С ФИКБУКА ДАЖЕ ОТБЭТИЛ
Лас Вегас Такси отъезжало издевательски медленно, то ли в надежде, что из дома выскочит кто-нибудь из взрослых, то ли в надежде на нерасторопного меня. Но я не мог бежать и задерживать дыхание одновременно, не мог двинуться с места, пришибленный вкусом чужого рта и запахом псины. Стоило брезгливо утереть рот после Попчика, а вместо этого я кусал губы, как заветное лакомство, доставшееся случайно и всего один раз.
Сколько я стоял на улице? Десять минут? Целую ночь? Люди, эти якобы скорбящие плакальщицы по отцу Поттера, закончили свою негласную панихиду. Увешанные бижутерией, они проходили мимо, и участия в них было не больше, чем у фонарного столба, на который опирались мои грустные кости. Да, пиво и наркотики не лучшая диета для ребенка, не лучшая диета для кого угодно.
Пока я пялился на блестящий, едва объезженный асфальт, меня не посетило даже предчувствие голода.
В какой-то момент догнало осознание, что такси не вернется, Поттер не вернется, ведь Борис не дурацкая картина с птичкой, чтобы разворачивать машину на 180 градусов.
Пробило злорадство, а потом пробило понимание — окно в спальне Тео почти никогда не закрыто. Прекрасная комнатка, она усыпана песком, тушками москитов и нашим пьяным смехом. Ксандра на говно исходила, отправляя постельное в стирку, машинка из-за песка ломалась регулярно, почему эта славная традиция должна умирать?
Кстати, о чистоплотности: Тео стрелял у меня только чистые футболки, а вот я был до жути неразборчивым и хватал его поношенные свитеры, в каком бы они состоянии ни были.
Не чтобы носить, просто чтобы унести домой и засунуть под подушку, хрен знает зачем.
Вот и Поттер, убегая, побросал в сумку все, что под руки попадалось. Уверен, он прихватил парочку моих растянутых, годных разве что полы мыть футболок. Как там пелось?
А-а-а-а жили-были два кота…
Не удивлюсь, если Поттер взял в далекое путешествие отцовскую рубашку и три комплекта Ксандровых труселей. Вот будет потеха, когда заглянет в сумку. Потехи не будет, когда вскроет газетную обертку на картине.
В комнате еще более одиноко, чем на безлюдной улице. Пьяный женский храп немного отвлекал, заставлял действовать максимально тихо. Запнувшись о пустую бутылку пива, потеряв остатки равновесия и конспирации, падаю на смятое покрывало. Кровать не новая и скрипит, стоит тебе слегка присесть, а от резкого вторжения доски буквально воют. Этот вой удивительно похож на мой собственный, так что становится чуточку легче.
После совершенно стерильного уличного воздуха, запахи буквально выбивают из колеи. Я лежу на продавленном матрасе, как препарированная лягушка, и знаю точно — не встану, даже если в комнату ворвется пьяный в зюзю отец. Позволю ему сорваться и избить меня до смерти, а Ксандра пусть помогает. Она потеряла своего Деккера, но в отличие от меня навсегда. Или как я? Навсегда.
Простынь под руками до одури жесткая, уверен во всем виноваты потные, соленые кошмары. Они нам здесь снились, мне и ему, одинаково часто, просто кое-кто просыпался раньше и тянул одеяло на себя. Конечно, ткань это всего лишь ткань, я не могу забрать ее боль, напоить ее пивом до отключки и поцеловать в горячий висок. Не простынь, а равнодушная сука, вот что я вам скажу. Но она пахнет его кожей, если поискать, в складках можно найти его светло-русые волосы, если сойти с ума, можно уловить их запах.
Завтра я придумаю причину встать, но сегодня… сегодня я самая легкая добыча на земле. Впечатанная в простыню, едва живая аппликация человека с неподходящим именем и неподходящими чувствами.
Кажется, я все-таки нашумел, Ксандра осторожно открывает дверь, она держит в одной руке вдовью биту. Бей, детка, бей, моя сладкая.
— Борис?
В ее вопросе нет возмущения, она прекрасно понимает, что это не первое мое вторжение. Бита медленно падает на пол, стук получается глухим и неприятным. Мы морщимся синхронно: я — распластавшись в кровати, Ксандра — скрючившись в дверном проеме.
Сегодня мы читаем мысли друг друга и не ссоримся. Мы курим сигареты, сначала обычные, а потом с марихуаной. Этого добра в доме навалом.
— Ну что, полегче?
— Неа-а.
Появляется шампанское и голубые таблетки викодина. Нас надо обезболить и развеселить. Мы имитируем праздник, смеемся кашляющим лаем.
Я наконец признаюсь себе, что это разъедающее чувство пустоты внутри меня не равнодушие, а всего лишь незнание, как жить дальше.
Амстердам
Лежа на кровати, нашпигованный под завязку анальгетиками, я представлял из себя жалкую картину. Кто бы на моем месте не представлял?
Это в боевиках в тебя выпускают автоматную очередь, а ты все равно побеждаешь зло и только после этого устало укладываешь голову на колени любимой женщины.
Я же свалился после одной-единственной пули и, действительно, какое-то время провел, уложив чело на колени. Справедливости ради, они были мужскими и до безобразия жесткими. Такими жесткими, что на лице через пару дней выступили безобразные синяки. Дмитрий, в свою очередь, положил королевских размеров болт на мои страдания. Более того, все время моего вынужденного лечения он возмущался, что кровь на его брюках успела засохнуть и вывести ее будет проблематично. Если бы мой язык слушался, я бы непременно сказал: Дима, они же черные, твои блядские брюки! Весь твой блядский гардероб состоит исключительно из черного!
Вместо этого моя голова заполнена одним и тем же вопросом: Дима, где Поттер?
Уверен, датчики бы запиликали, сердце выдало бы кульбит, не услышь я внятного ответа через секунду. Кстати, я не услышал бы его и через час, так что все к лучшему.
Тео всего лишь тень в ореоле грязно-желтого света, невыносимого и даже отвратительного.
Перерасти картинку ночного Лас-Вегаса? Через столько лет? Проще сказать, чем сделать. Ее не заметало кокаином и не смывало водкой. Из-за нее мне время от времени хотелось сбежать в реабилитационную клинику, безнаказанно бить решетчатые окна головой. До потери сознания, пока фонарный свет с отливами желтого не зальет вытекающими мозгами. Именно мозгами, этим информационно-романтическим мусором.
Я не могу проверить свою теорию с мозгами, меня подстрелили в плечо, хотя целились в голову. А счастье было непозволительно близко!
Краем глаза я видел, что пол вокруг места, где извлекали пулю, покрыт внушительными бурыми кляксами. В подвале, куда меня заволокли, стояла невыносимая жара — Дима сказал, над нами расположена нелегальная прачечная. Если нас накроют, то кипиша будет много, поэтому я лишь хрипел, сжимая зубами всунутую в рот тряпку, пока в плече ковырялись на живую.
Кровь быстро сворачивалась, так что не получалось представить, что это джем или томатный сок. Готов поклясться, над кровью летали жирные навозные мухи.
Без картины, без Поттера я чувствовал себя самым настоящим продырявленным куском говна.
Тео — это верный пинок под зад, когда не хочется вставать с кровати и барахтаться в настоящем. Сигнал тревоги, загорающийся при попытке выпить больше необходимого, снюхаться до последнего передоза или умереть от болевого шока.
Не думаю, что Декер планировал стать личным наваждением русского гангстера, кто вообще планирует такого рода ситуации? В здравом уме и твердой памяти? Припоминаю, Тео ненавидел быть в здравом уме и твердой памяти, для него каждый день был новым, а ночь одинаковой благодаря мне.
Теперь каждая моя ночь, каждый мой день одинаковы благодаря ему. Ему и подружкам-обезболивающим.
Тео — это анти-кроличья лапка, без него дела пошли в гору, появились деньги и пропали побои. Удача наконец пожала мою костлявую руку, но я смотрел мимо удачи, мимо безопасности, искал глазами грязно-желтое сияние.
Дима подкладывает под мою подушку самую нестерильную и бесполезную вещь на земле, и я ему благодарен.
Свитер Тео изъеден молью и покрыт стежками. Моя память не ограничивается галлюцинациями, у моей религии есть доказательства и апостол Дмитрий.
Тео — это мысль, которая растет подобно раковой опухоли, и в конце концов люди начинают замечать, что с тобой что-то не так. Поэтому следят, чтобы единственная реликвия, при всей ее неказистости была упакована и доступна к поклонению.
Ткань на ощупь грубая и хрупкая одновременно, прямо как наши с Поттером отношения.
Я просто впал в хаос отчаяния, стоило ему, живому и настоящему, мелькнуть на горизонте. Сорвался, наплел с три короба про жену и детей, теперь точно расскажу правду. Этой фотографией я когда-то шантажировал одного упрямого банкира, он выложил все, едва взглянув на снимок. Восхитительно, триумф чувств над рассудком и корыстью, пришлось оставить на долгую память.
Уверен, люди с фотографии торжествуют, ведь я попал в ту же ловушку всего через пару лет.
Один взгляд, один вечер — и гори огнем репутация, связи и собственная жизнь. Последним хладнокровным поступком в этой истории была кража жениха с его же помолвки, остальное — импровизация и завуалированная истерика.
Останься, Тео, останься, не садись в желтое такси.
Иронично, в результате в такси сажали именно меня, окровавленного, не соображающего от боли. Кажется, я просил его ждать в отеле, без «кажется». Я разбил руки, стуча по окошку, привлекая его внимание максимально на себя.
Эгоистичный жест, но ведь все мы думали, что я откинусь в желтом такси. Мы это водитель по имени Сулейман, Дима в черных брюках и мертвенно бледный Тео, наглаживающий окно, как Роза из Титаника. Этого я ему простить не мог.
Почему все самое классное достается полумертвым, а вот когда я стоял живой и невредимый, совсем рядом, он держал дистанцию, достойную монаха.
По прошествии недели, окруженный заботой и чуть ли не любовью, я был издерган и вел себя не лучшим образом.
— Ранение сквозное, это верно, но вы все еще можете потерять руку, если не прекратите бегать по комнате. Покой, покой и еще раз….
— Вы мне нравитесь, но отъебитесь.
Короткие гудки, лакированная трубка телефона летит в стену и не разбивается. Я размахнулся раненной рукой специально, это был тактический ход по отвлечению самого себя. Боль ослепительная, почти такая же, как в момент выстрела, и затмила телефонные гудки. Днем я выводил своих нянек, ночью валялся с температурой и бредил, как маленький. Звал сквозь сон призраков, наглаживал простыни, совсем как тогда, в Вегасе. Судорожно проверял, на месте ли свитер?
Все ждал, когда в дверном проеме появится Ксандра и повторит тоном Оракула:
— Держись подальше от тех, кого любишь, именно они-то тебя и прикончат.
Отель.
Откровения о русской литературе, эхо недавнего прошлого, транслируются и транслируются хриплым, немного пьяным голосом. Я не выкину голос из своей головы, не скомкаю как случайно найденный чек из супермаркета. Ни-за-что.
Тео скоро женится на девушке по имени Киттси? Ни-за-что.
Мысли, никак не связанные между собой, сплетались в дикую логическую цепочку, из которой исходило, что раны мои не смертельны, а чувства пиздец как сильны.
— Я больше не могу лежать. Этот хер так и не взял трубку?
— Нет, но…
— Напомни, почему вы не привезли его сюда?
— Потому что здесь небезопасно?
— Тогда почему я здесь?
— Э…
— Ебаные мямли. С вами только попробуй умри, будете бегать вокруг и растерянно моргать глазками до второго пришествия…
Боль делала меня невыносимым, но разве могла растекающаяся от блаженства лужица вспомнить, что где-то там ждет вестей параноик Тео? Если он их не дождется, то, скорее всего, приляжет на автостраду, напевая рождественские гимны.
— Я вызову машину, шеф.
Дима знает больше остальных, еще немного — и я поверю, что этот амбал умеет превращать воду в вино и наоборот. По настроению. Под Рождество Дима не хочет возиться с потенциальным трупом моего приятеля. С его кишками, намотанными на колеса особо удачливой фуры.
— Еду. Где мое пальто?
На меня смотрят как на сумасшедшего, но отговаривать больше не пытаются: одежду тянут со всех сторон, кто — рубашку, кто — брюки, Дима терпеливо вычесывает колтуны из спутавшихся кудрей. Как же Боря вас заебал, товарищи?
Сильно. Машина приезжает раньше, чем застегивается последняя пуговица.
— Ну, с богом.
Меня выпроваживают с богом, с чертом, с выдохом облегчения.
Я знаю название гостиницы и номер, водитель восхищенно присвистывает. Включает нейтральную мелодию.
— Недешевый райончик
— Блядская Европа.
— Блядская Европа.
Недешевый райончик — пошлая фразочка, призванная польстить, но я расстроен. Надо было затащить Поттера в такси, почему не затащил? Потому что себя можно в говно и на дно, а Тео только в пятизвездочный отель с мини-баром и круглосуточным обслуживанием.
В моей голове все настолько отрепетировано, что, добравшись до нужного места, я выгляжу уверенным. Ровное дыхание, одинаковые промежутки между паровыми облачками, вылетающими из ноздрей. Со стороны я похож на злую, нетерпеливую лошадь, которую так и не сподобились пристрелить.
Желтое такси снова уезжает, это уже другая машина, другой год, другое место, но я инстинктивно осматриваюсь по сторонам, пытаюсь вычислить окно Поттера, чтобы завалиться туда и встретиться с его одиночеством лицом к лицу. Между нами не будет картины и его мертвых родителей. Мы ведь взрослые и должны время от времени забывать о тех, кто разбил нам сердце. Или ушел без спроса. Или подменил мировой шедевр на учебник.
На ресепшене сразу узнают постоянного клиента. Администратор, бессменный и обаятельный, не скрывает своего отношения к происходящему, с улыбкой протягивает ключ-карту, в ответ я желаю доброго дня.
Он рад, что впервые за много лет я снял двухместный номер. А я-то как рад, приятель, я-то как рад…
Люди, попадающиеся навстречу, улыбаются искренне, значит, заштопали качественно, и Тео не упадет, открыв дверь.
Я вспоминаю его большие свирепые глаза, пока иду по коридору, вспоминаю крепкую хватку, и что-то, похожее на тоску, начинает подкатывать к горлу. С тем же отчаянием я держался за чемодан с картиной. Тео, мой Тео, за кого из своих девочек мы стали бы так держаться? С дулом у виска и вероятностью пожизненного заключения?
Судьба предложила альтернативный вариант, я прострелен, птичка спасена, а Тео ждет. Он твердил это, пока усаживал меня в машину.
— Я буду ждать в номере.
Монстр, в которого я влюбился, ни разу не исчез. Я помню хватку смерти, от нее сладко ноет где-то внизу живота.
Момент истины, пусть все не так, как в изначальном плане. Что я там думал?
Решим дела, завалимся на кровать, обнимая друг друга, может, даже целуя. Чего я себе только не напридумывал, но теперь, с дырявым плечом, я та еще секс-машина. Если на что и сподоблюсь, так это вяленький пятиминутный минет — меня ещё мутит от обезболивающих, Тео должен понять.
Стучусь ради приличия, а потом пользуюсь ключом.
Судьба расслышала мои мечты и извратила их. Кровать и правда задействована, но в плохом смысле этого слова. Поттер лежит ровнехонько, одетый с иголочки, гладко выбритый, причесанный. Он — единственное пятно аккуратности в этом бардаке.
Взгляд цепляется о оранжевый бутылек, совершенно пустой. Где же содержимое? Куда ты спрятал таблетки, милый друг? Конечно, он спрятал их в себя, он столько дерьма в себе прятал, что я даже не удивлен. Боже, таблетки — не предел его выносливости.
Откачивать людей с передозировкой это мое призвание, но передо мной не просто едва знакомый торчок. Декер, на минуточку, вредная скотина и может умереть назло обстоятельствам, назло им же — воскреснуть. Птичка моя.
— Да ты издеваешься.
Он дышит, у него теплые руки, что никак не вяжется с почти небьющимся сердцем. Ебанная Белоснежка, хер с два я тебя буду целовать в таком состоянии.
И угораздило же его вырасти лосем, но я, словно отчаянная мать, вдруг становлюсь сильным и выносливым. Тем более до ванной всего пара шагов, под немаленьким весом коленные чашечки скрипят. Тео, зачем, я слишком стар для всех этих суицидов.
Через несколько минут мы испачканы рвотой, испариной и облегчением. Обещаю себе, что как только все наладиться, раздену его, раздену себя, и мы вместе примем ванну. Ванна тут на двоих нихрена не рассчитана, контакт будет максимально «комфортным».
Никаких попыток очнуться. Я стер дизайнерские брюки, молясь белоснежному унитазному богу.
— Так. Без паники. Он ебнутый, у ебнутых обычно долгая жизнь…
Надо объяснить Поттеру что такое «пидарас», чувствую, многогранное слово надолго поселится в моем лексиконе. Мы сидим на кафеле, я знаю, выйти на улицу будет ошибкой — мы две мокрые, обессиленные мыши.
Тео просыпается ненадолго, только чтобы наугад ткнуться носом мне в шею и жалобно всхлипнуть. Заебись, кто потек? Борян потек.
— Надо встать…
— Я спать хочу…
— Хотелка еще не отросла! Хочет он тут!
Облегчение разливается по телу, делает тряпичным, бескостным, рука начинает ныть, я охотно верю, что проклятия доктора сбудутся.
Мы движемся по инерции, опьяненные кто чем. Я не рискую идти по лестнице, мы спускаемся на лифте во двор. Движения хаотичны, как у лунатика, застигнутого врасплох. Удивленный администратор-сводник остается сидеть на месте.
Похоже, Тео создал вокруг себя определенную репутацию, пока меня не было.
Мы ходим по заснеженным тропкам, я мерзну, а Тео плевать на всю мою нежность и панику. Он движется машинально, повиснув безвольно и в то же время доверительно. Он явно думает, что это уже смерть ведет его к вратам незаслуженного рая.
Сверившись с часами, я понимаю, что эпопея воссоединения заняла не больше сорок минут. Сорок минут от трагедии до абсолютного счастья.
— Я замерз.
— Похуй, веришь?
Разумеется, я тащу его обратно в номер. Замерзла, кровиночка.
Мы принимаем ванну вместе: слишком боюсь, что Тео отключится и все-таки убьется, ударившись о край ванны. Сонный и послушный, я милосердно оставляю на нем трусы. Чего я там не видел в конце концов?
Размазываю пахнущую персиком пену по спине, голове, любуюсь нарастающим недоумением. Это надо же плескаться двадцать минут в кипятке, с голым аполлоном вроде меня и верить, что все-таки умер.
— Борис?
Мы дошли до кондиции узнавания, замечательно. Вот только вместо радости, на его лице проступает обида.
— Почему я в трусах?
Я должен рассказать ему, что Картина спасена, что мы герои в этой поганой истории. А вместо этого целую персиковую пену, прекрасно понимая, он не вспомнит ни ванны, ни меня, плачущего с ним в унисон.
Но утром он все помнит.